|
|
|
Главная | |
читать ранее | |
читать далее |
1 | |
Парижские улицы выглядели необычно: закрытые
магазины, мусорные ящики, которые никто не убирал. На рекламных
тумбах—лишь старые афиши. Нас обгоняли бесконечные велосипедисты. Я видела
спортивный магазин, который почему-то работал, но на его дверях было написано:
«Велосипеды все проданы». Один владелец машины рассказал нам, что ему удалось
запастись бензином—он залил им ванну. Но те, кто
бензином не запасся, пересели на велосипеды. Я ходила и в Сорбонну, и в Одеон, где «леваки» целыми днями кричали до хрипоты. Видела, как
вечерами на улицах Латинского квартала строились баррикады, горели машины—было страшно, рвались газовые бомбы, и все же было
страшно не всерьез, а как-то по-театральному. Знакомые французы бесконечно обсуждали борьбу
студентов: кому-то импонировало их отрицание буржуазного общества, кого-то
настораживал их анархизм... Во втором круге Кубка Федерации (в первом мы легко
выиграли у бельгиек) я поняла, что несколько переоценила свои физические
возможности. Со стороны, очевидно, казалось, что я легко победила итальянку
Марию Терезу Ридл, но после игры я долго не могла отдышаться. Счет был уже 2:0
(Бакшеева победила чемпионку Италии Периколи), и я попросила Семена Павловича и
Лялю заменить меня в паре Морозовой. Я еще могла играть по-настоящему, да никто и не
знал, кроме Гали, что со мной происходит. Лишь Франческа (она играла пару в
своей команде), с которой я разговорилась о детях, вдруг посмотрела на меня
подозрительно: — Что-то
ты очень хорошо говоришь о детях? Как бы у тебя не было второго ребенка. Я засмеялась и стала спрашивать Франческу: пойдет
ли она вечером на баррикады? Я заставляла себя не терять форму, и это пока что
у меня получалось. |